Данненберг Яков Иванович

— генерал-майор, известен как устроитель шлифовальных фабрик в Екатеринбурге. Его долголетняя деятельность на Урале заслуживает внимания, так как благодаря ему гранильное дело и разработка мрамора и цветных камней на Урале были поставлены особенно успешно и Екатеринбургский округ сделался одним из центров шлифовального искусства. До 1765 года все существовавшие екатеринбургские фабрики и заводы находились под ведением канцелярии главного заводов правления и не отличались большой производительностью и известностью.

15 марта 1765 года по именному высочайшему указу, состоявшемуся на основании доклада И. И. Бецкого, для отыскания, добычи и обработки мрамора и других цветных камней около Екатеринбурга, был отправлен генерал-майор Данненберг с командой, состоявшей из разных чиновников и служителей; в числе их были два выписанных из Италии мастера-гранильщика. Данненберг, по прибытии в Екатеринбург, открыл экспедицию разыскания в екатеринбургском, оренбургском и других местных округах разного рода цветных камней; на расходы по этой экспедиции Данненбергу было отпущено сначала 20 тысяч рублей, а потом, в 1767 году, еще 15 тысяч. Разведки и добывание камней под руководством Данненберга производились весьма энергично и успешно. Он командировывал своих чиновников и мастеров в различные места пермской и оренбургской губерний, причем были возобновлены разработки старинных приисков, известных еще с 1723 года. Ввиду большого и успешного добывания мрамора в ломках Горношитского селения, Данненбергом был учрежден, немедленно по прибытии, Горношитский мраморный завод, снабжавший материалом большинство шлифовальных фабрик. В 1782 году Данненберг был устранен от должности главного начальника упомянутой экспедиции, и она перешла в ведение пермского и тобольского генерал-губернатора. Год кончины Данненберга неизвестен.
«Горный журнал». 1827 г. № III. О «Екатеринбургской шлифовальной
генерал-майор, устроит. гранильной фабрики в Екатеринбурге 1765, † 1782

Указ Ее Императорского Величества Самодержицы Всероссийской, из Правительствующего Сената.
В 1755 году марта 8 дня, по определению Правительствующего Сената и по посланным во исполнение Ее Императорского Величества за подписанием Ее Императорского Величества собственной руки указу во все коллегии, канцелярии, приказы, конторы, в губернии и провинции указам велено учинить следующее: 1 е. К строению Ее Императорского Величества в Санкт-Петербурге зимнего дворца, которой тогда строить повелено генерал-лейтенанту [что ныне генерал-аншеф и Королевства Прусского генерал-губернатор] Фермору, для заготовления камня на известь и на плиту в фундаменты, и на обжиг кирпича и извести дров, также и лесов ординарной меры и больших мачтовых реки, впадающие в Волхов и в Ладожский канал, также и в Неву реку, Тосну, Мью и другие реки, по которым что можно достать, отдать в ведомство канцелярии от строений на три года до будущего 1758 года, чтобы никто ни лесов, ни дров, ни камня, там на иные работы не заготовлял, кроме оной канцелярии, а лес на строения и на дрова как в Адмиралтейство, так в госпиталь и в гарнизонные полки потребное число без излишества иметь оная канцелярия отвесть, а заготовленные дрова и леса, которыми оные река загорожены, чьи бы оные ни были, взять все с низу оных рек в канцелярию от строений, а в те места отдать заготовленные в вершинах оных рек, и чтоб никакая команда оных рек лесами и камнем не запирала, и тем выгону по тем река Ее Императорского Величества казенного остановки учинено не было, о том публиковать Ее Императорского Величества печатными указами; [о чем тогда и публиковано было,] а ежели самых больших лесов как мачтовые по тем впадающим в Волхов, в Ладожский канал и в Неву рекам не сыщется, то оныя рубить по Волхову и по Мсте, по Свире и Сясе рекам, где сыщутся, позволить, сколько потребно, а дубового лесу, сколько наберется из забракованных от корабельного строения, и что новых вырубить потребно будет, оные по мерам от оной канцелярии на пристанях отдавать и вновь рубить Адмиралтейской коллегии позволить. 2 е. Добрых каменщиков, плотников, кузнецов, слесарей, столяров, к медным работам мастеров литейных и чеканщиков, резчиков, золотарей по дереву, живописцев, квадраторов и штукатуров, гончаров, какие где есть казенные, а именно : под ведомством Военной и Адмиралтейской коллегий, в Кронштадте у канала, посланных от ревизии на Охте, на заводах оружейных в Туле и на Сестре реке, в артиллерии и в полках полевых и гарнизонных, тех всех отдать по реестрам оной канцелярии от строений, а которые вольные из найму работали, тех, чьи бы они ни были, из купечества, разночинцев, и кои по нарядам к работам Ее Императорского Величества высланы были из Москвы, по реестрам же оной канцелярии всех собрав нарядом, а не подрядом, выслать отовсюду, где бы они ни были, [а особливо каменщики из Ярославля и Костромы, потребны, конечно, в том марте месяце 1758 года,} для чего канцелярии от строений отправить нарочных из лейб-гвардии офицеров, которых Ее Императорское Величество повелели для того командировать, и тем посланным о том дать послушные указы из Сената; [которые тогда были и даны] а которые работы потребны делать на Туле и на Сестре реке, те все по моделям, данным от оной канцелярии велеть делать, а на работы также и высылаемым по народам на проезд и за работы же, имеет платеж производим быть с довольством от оной канцелярии. 3 е. Для работ при оном строении, Военной коллегии командировать три тысячи человек солдат из напольных полков, с принадлежащим числом штаб-, обер-, и унтер-офицеров с переменой, да особенно, для смотрения над работами и к приходам и расходм денежной казны и всяких материалов, и для посылок к отправлению всяких дел в разныя места, из напольных же полков обер-офицеров десять, унтер-офицеров десять же человек, за выборами полковых штаб- и обер-офицеров на все время строения без перемены, да в науку разным мастерствам солдатских детей из остзейских и их внутренних ближних гарнизонных школ, обученых грамоте читать и писать и арифметике, выбрав сто человек, отдать во оную же канцелярию от строений. 4 е. В прочем, чего здесь не написано, а канцелярия Строеней будет требовать от которой коллегии, канцелярии, или губернии и провинции какого исправления или во оном вспоможения, то все исправлять без остановки и без дальних переписок. А ныне поданным в Правительствующий Сенат бригадир Даннеберг доношением, в коем, прописывая о продолжении выписанного зимнего Ее Императорского Величества каменного дома строением и о прочем, именной Ее Императорского Величества высочайший указ, требовал об отдаче вышепоказанных рек в ведомство оной же Канцелярии от строений еще на два года, а каменщиков и мастеровых людей и в прочем, о вспоможении чего и откуда та канцелярия от строенией требовать будет, вышеписанного прежнего Ее Императорского Величества указа о возобновлении. И по указу Ее Императорского Величества, Правительствующий Сенат приказали: Дабы в строении того зимнего Ее Императорского Величества каменного дома, совершенной остановки последовать не могло; по вышеписанному его Данненберга доношению, требуемые им реки, впадающие в Волхов и в Ладожский канал, также и в Неву реку, Тосну, Мью и другие, по которыи что можно для строения того Ее Императорского Величества дому достать, отдать в ведомство канцелярии от строений впредь еще на два года, и о том, также о продолжении при том строения по его же Данненберга представлению, каменщикам и мастеровым людям, и о чинении о всем вспоможения, чего и откуда та канцелярия от строений требовать будет, на четыре года по примеру прежнего, о том же Правительствующего Сената определения, учиненого в силу именного Ее Императорского Величества 1755 года марта 8 дня указу, во все места послать указы.
учинить о том по сему Ее Императорского Величества указу а о том во все места указы посланы. Июля дня 1758 года.

Основатель села Мраморское
По историческим данным, генерал-майор Яков Данненберг был направлен на Урал по повелению Екатерины II «для сыскивания разных цветных камней». Вскоре благодаря ему гранильное дело и разработка мрамора и цветных камней на Урале были поставлены так успешно, что Екатеринбургский округ стал одним из центров шлифовального искусства в России.
Самое богатое и успешное по разработке мрамора месторождение оказалось в районе Горнощитского селения – так раньше называлось современное село Мраморское. Данненберг устроил здесь в 1765 году Горнощитский мраморный завод, снабжавший материалом большинство шлифовальных фабрик. Камень с этого месторождения был настолько высокого качества, что отправлялся для строительства храмов, дворцов, административных зданий Санкт-Петербурга.
– Для Данненберга камнерезная фабрика была главным делом жизни, – говорит Лидия Николаевна. –  Яков Иванович хорошо организовал добычу и переработку мрамора, первый составил геологическую карту Полевского района. Во время пугачёвского восстания он перевёз всех местных мастеров и рабочих в Екатеринбург, где находиться было безопаснее. Здесь, в нашем селе, он умер летом 1774 года и похоронен среди могил местных священнослужителей.

Село основано в 1738 году в связи с началом разработки богатых месторождений мрамора. Основание в 1765 году Горнощитского мраморного завода на месте ранее существовавших кустарных мраморных ломок дало начало селу, получившему позднее современное название Мраморское. Завод был основан по указу генерал-майора Якова Ивановича Данненберга, который возглавлял экспедицию Канцелярии от строений , задачей которой был поиск драгоценных и поделочных камней на Урале.

Экспедиция мраморной ломки.

Успехи естественных наук усилили интерес к природным богатствам России. Михаил Ломоносов призывал в 1763 году: «Пойдём ныне по своему Отечеству… станем добираться отменных камней, мраморов, аспидов и даже до изумрудов, яхонтов и алмазов».

«Всеобщая болезнь»
А. Е. Ферсман называл екатерининское время «веком моды на бриллианты и цветные камни».
Успехи естественных наук усилили интерес к природным богатствам России. Михаил Ломоносов призывал в 1763 году: «Пойдём ныне по своему Отечеству… станем добираться отменных камней, мраморов, аспидов и даже до изумрудов, яхонтов и алмазов». Он восторженно предсказывал время настоящего использования русских цветных камней, когда «мраморы и порфиры воздвигнуты будут из недр земных на высоту в великолепные здания». В последние годы жизни великий учёный с увлечением приступил к своему грандиозному замыслу — созданию «Российской минералогии», написать которую ему помешала смерть.
Во второй половине XVIII века одна за другой экспедиции Академии наук бороздят огромные пространства Урала и Сибири, удивляя мир новыми богатствами российских недр. В аристократических салонах Петербурга и Москвы читаются лекции на естественноприродные темы. Самые разные люди с увлечением собирают коллекции минералов. Залы Эрмитажа наряду с произведениями искусства тоже пополняются образцами природных камней и изделиями из них. «Минералогия сделалась ныне болезнью всеобщею», — писал президент Берг-коллегии Л. А. Соймонов. Архитекторы отводили цветному камню всё большую роль в убранстве дворцов, храмов и других сооружений.
Получилось так, что в начале 60-х годов XVIII века вся добыча и обработка драгоценного и цветного камня в стране сосредоточились в руках И. И. Бецкого — президента Академии художеств и главы «комиссии от строений домов и садов». Бецкой был страстным любителем камня и обладателем огромной коллекции минералов. Именно ему, взойдя на престол, Екатерина II поручила приготовить корону и другие драгоценности к обряду коронования, отдав в его распоряжение всех ювелиров империи. В июле 1763 года в ведомство Бецкого передали Петергофскую гранильную фабрику.
А 15 марта 1765 года Бецкой подал императрице доклад, в котором предлагал послать на Урал «надёжную персону с командою… для разведывания и сыска… цветных каменьев». Кроме того, «сей экспедиции» поручалось «разрезку, шлифовку, полировку камня производить на тамошних фабриках и где для пользы впредь усмотрится вновь завести».
Доклад был утверждён, и «на первый случай» созданной экспедиции отпущено было двадцать тысяч рублей «из екатеринбургских медных денег».
Экспедиция получилась солидной. В неё вошли нанятые по контракту два итальянских мастера с переводчиками, тридцать мастеров, подмастерьев и учеников Петергофской шлифовальной фабрики, а также канцеляристы, лекарь и цирюльник. А при них — для охраны и разных поручений — офицеры и солдаты. Командиром экспедиции назначили генерал-майора Якова Ивановича Данненберга.
Отныне вся добыча и обработка камня на Урале — все камнерезные и гранильные фабрики, мраморные ломки и месторождения цветных камней переходили из-под власти главного горного начальника в руки нового хозяина — экспедиции, которая подчинялась «ведомству» Бецкого — комиссии от строений домов и садов. Поиски цветных камней

Надо отдать должное Якову Данненбергу — свою работу на Урале он начал с того, с чего и следовало начать: со сбора информации.
Данненберг понимал, что не он первый стал осваивать целину уральского камня. Работе экспедиции предшествовал долгий и упорный труд сотен людей. И игнорировать его было просто неразумно. Ибо только хорошо зная, что было сделано раньше, можно успешно идти дальше.
Уже в день приезда в Екатеринбург, 25 июня 1765 года, командир экспедиции потребовал от Канцелярии Главного заводов правления «незамедлительной присылки ведомости: доныне в которых точно местах какие каменья сысканы, ломаны, пообделаны и вожаны до каких мест, сухим или водным путём… какие к чему люди и работники нарядом или наймом и какие цены употреблялись, где разрезные, шлифовальные, полировальные заводы были и ныне имеются и каким числом таких людей сопрежде бывшие при тех работах и прочем…»
Подобные же запросы ушли к оренбургскому губернатору и воеводским канцеляриям.
Ожидая «ведомости», члены экспедиции не теряли времени даром — знакомились с Екатеринбургским заводом и шлифовальной фабрикой при нём, ездили на мраморные ломки, всё внимательно осматривали и оценивали. Многое оказалось запущенным, но начинать пришлось не на пустом месте.
А между тем и по Каменному Поясу, и по оренбургским степям уже ходило «всенародное известие». В русских селах и башкирских деревнях, на горных заводах и в казачьих станицах специальные нарочные «ласковыми и склонными поступками» призывали всех «здешних жителей, какого бы звания не были», искать «хорошие каменья разных видов… в таких местах Российской империи, кои ещё доныне неведомы», и объявлять об этом любому представителю местной власти, «кому где поблизости способнее».
Уже летом 1765 года один за другим отправляются поисковые отряды экспедиции в разные стороны от Екатеринбурга: мастер Семён Ваганов и каменотёсец Гаврила Белозеров на север, за Верхотурье; каменотёсного дела подмастерье Сидор Козмин и гранильный ученик Степан Солонин на юг, в Исетскую провинцию. Члены экспедиции появляются под Верхнетагильским заводом и на реке Яик, в башкирских степях и на горных озёрах.
Летом 1766 года отправился в дальнюю поездку по Оренбуржью для осмотра месторождений камня, «объявленных башкирцами», и сам командир экспедиции Данненберг.
Эти поездки поисковых партий походили в то время на военные походы — разведчиков камня сопровождали вооружённые солдаты. Сам генерал Данненберг разъезжал по Южному Уралу с пушкой и «при немалом конвое». «От крепости к крепости и от редута к редуту его провожали 50 казаков».
Поисковым отрядам были даны права требовать в помощь работных людей из казаков и крестьян и «повсюду» получать «без задержания» подводы.
Полтора года длился этот первый «штурм» уральских недр, организованный экспедицией. Сотни людей исходили и изъездили тысячи и тысячи вёрст по горам и болотам, по тайге и степи. Они «приискивали» каменные места, выламывали тяжёлые и упрямые пробные «штуки», за много, иногда даже не за десятки, а за сотни вёрст свозили их в крепости, а потом в Екатеринбург. Это был тяжёлый и опасный труд. И он был вознаграждён природой.
Одна за другой открывались двери кладовых Каменного Пояса. Были открыты и обследованы сотни новых месторождений мрамора, яшм, агата, сердолика, опала, хрусталя, кварца, самоцветных камней.
И в этом заслуга не только и даже не столько членов экспедиции. Первооткрывателями этих сокровищ были башкирцы. Умер Ямышев и Сулейман Султанов, татарин Абдул Ваган Усеинов «с товарищи», отставной солдат Иван Жуков, демидовского Шайтанского завода приписной крестьянин Василий Серебряков, конюх Иван Мезенцев, молотовой мастер Верх-Исетского завода Яков Ждановский с братом Степаном, казаки Фёдор Морозов и Иван Нехорошев, верхотурский купец Максим Походяшин и даже пономарь Кундравинского села Андрей Мамин (не предок ли знаменитого писателя?).
Сотни и сотни других имён первооткрывателей из народа встречаем мы в архивных документах.

Цена каприза

В экспедиции подвели первые итоги «всенародного розыска» цветных камней. Составили ведомость с описанием месторождений. А к ней приложили «взятые с каждого места на пробу по штучке прошлифованные и полированные каменья». «Сочинили» карту месторождений. Не карту, а настоящую живописную картину с цветным изображением гор, лесов, озёр, рек и, конечно, мест, где найдены цветные камни. Лучшие чертёжники и рисовальщики горной канцелярии усердно старались над ней много недель — карту должна смотреть сама императрица!
А 11 января 1767 года гранильных дел мастер Семён Ваганов с рапортом Данненберга Бецкому, ведомостью, образцами камней и картой выехал из Екатеринбурга в столицу. Спешил как мог и «по худости дорог» сломал двое саней. А уже за Москвой на третьих санях разбили кибитку из-за пьяного удальства «стрешные (встречные. — И. Ш.) господа от гвардии унтер-офицеры». И потому от Твери пришлось ехать «не лутче как на дровнях». И всё-таки почти в рекордный срок — «в пятнадцатые сутки… на великую силу дотащился» Ваганов до Петербурга.
А уже на следующий день, 27 января 1767 года, уральский мастер «поднес ево превосходительству Ивану Ивановичу (Бецкому. — И. Ш.) рапорт с ведомостью, план, пробные каменья и черенок» — подарок Данненберга, «которые изволили принять весьма приятно… и того ж числа понесены его превосходительством государыне…».
Екатерина II «при осмотре пробных каменьев… изволила быть весьма довольна».
Быть недовольной было невозможно. Утверждают, что Екатерина понимала толк в камнях. И неудивительно, что она пришла теперь в восхищение. Ещё никогда за всю историю человечества не существовало столь великолепной коллекции цветных камней, и особенно яшм. Самых разных уральских яшм. Орских. Туринских. Калканских. Кедровских. Кошкульдинских. Тунгатаровских… Недаром позднее А. Е. Ферсман отметил, что с этими камнями Урала «не могут соперничать яшмы ни одной страны мира».
И в самом деле уральская яшма — самый удивительный в своём великолепии и разнообразном многоцветье из всех цветных камней. Как будто всю палитру своих красок, страсть и фантазию природа отдала именно яшмам.
Миллионы лет «делала» она один из самых своих красивых цветных камней земли — яшму: собирала остатки умерших организмов на дне девонского моря, пропитывала их солями, обжигала огненной лавой и вулканическим пеплом, неистово сжимала и в то же время то яростно, то спокойно окрашивала во все цвета, какие только имела в своём распоряжении…
Так, а может быть, и не так рождалась яшма. Ибо, как говорит А. Е. Ферсман, «происхождение яшм столь же разнообразно, как и их окраска. Нет никакого сомнения, что именно это разнообразие условий, в которых образовалась яшма, и является причиной сложности их окраски, запутанности строения и неоднородности их рисунка».
Прозаическое определение этого цветного камня даёт Большая советская энциклопедия: «Яшма — горная порода осадочного происхождения, состоящая из плотно сросшихся микроскопически мелких зёрен кварца, иногда с халцедоном и небольшим количеством гематита, хлорита, слюды, пирита, кальцита, апатита, родохрозита, родонита и других силикатов. Зёрна кварца имеют зубчатые швы-срастания, благодаря чему яшма характеризуется очень высокой твёрдостью…»
Но мало создать прекрасный камень. Как всякий художник, природа жаждет показать его людям, чтобы они оценили её творение. И вот могучие силы подняли, опрокинули и смяли глубокие отложения девонского моря. Медленно и долго строились гигантские горы, всё выше и выше, а затем разрушился хребет, и обнажились яшмовые клады.
И вот впервые человек взял из тайников природы её лучшие творения, выявил шлифовкой и полировкой их скрытую разнообразную красоту. В одних образцах природа-художница перемешала почти все цвета, какие она имела. Другие, например калканские яшмы, были спокойны и благородны в своём одноцветье.
Вот красные яшмы — то яростно кричащие, то мрачно притихшие, то радостно ликующие. Каких только нет в них оттенков: от напоминающих нежную алую зарю до трагического заката, в котором как будто смешались огонь и кровь. Эту тёмно-кровавую нашли в Верхотурском уезде в окрестностях Нижнетуринского завода. Эти пестроцветные камни — из-под Орска. Каких только красных тонов и оттенков не намешала природа в орских яшмах, да ещё не поскупилась на другие цвета.
Есть в коллекции и бурые, и сургучные яшмы, и красно-коричневые, и палевые, и тёмно-кофейные. А как удивительно красивы своей чистотой и глубиной тонов вишнёвые яшмы из горы Таш-Тау!
А вот «сибирская ленточная яшма» с сочными красными и зелёными полосами из-под башкирской деревни Большая Кошкульда. Говорили, что башкиры специально, для того чтобы скрыть от русских месторождение полюбившегося им камня, построили на яшмовой горе мечеть.
Понравились императрице и зелёные яшмы — тоже разнообразнейших оттенков: от нежнейшей прозрачности до густой насыщенной тёмной зелени, от ослепляющей яркости до мягких приглушённых тонов.
Особенно хороша зелёная кедровская яшма с нежными переливами разнообразнейших оттенков.
А были ещё яшмы голубые, вишнёвые, фиолетовые и даже белые…
Нет, она непременно украсит этими камнями свою новую залу в Зимнем дворце. Вот из этой уютной жёлто-зелёной яшмы, что с горы Утлык-Таш, она прикажет сделать камины. А яшму можно будет так и назвать — «каминной».
И она хочет любоваться каменным убранством нового зала сейчас, немедленно… по крайней мере как можно скорее. Такова её самодержавная воля. Пусть убранством зала займутся архитектор Фельтен и петергофский мастер Боттом. А яшмы она отберёт сама. И императрица поставила свои крыжики в ведомости у тридцати номеров камня: пусть доставят с Урала в штуках нужных размеров.
А карту с изображением мест, где найдены эти чудесные камни, Екатерина «соизволила ж назначить быть у себя в комнате и оклеить тафтою», а для Бецкого приказала снять копию.
Итак, в Екатеринбург, в экспедицию, приходит приказ, что императрица, выбрав «на первый случай» тридцать видов цветных камней, повелела «дабы крайнее старание приложить о изыскании оных и коих можно большими штуками». Архитектурному помощнику Колмогорову спешно поручили делать чертежи, «снятые с каминов лутчих фигур и припорций», дабы, «применясь по оным», вырубать в каменоломнях куски нужной величины, сделав им «чёрную» обработку, свезти «из дальних мест» в Екатеринбург, а оттуда в столицу.
Сообщение это потрясло Данненберга — рушился весь его дальнейший план систематического поиска новых месторождений. Но он был слишком опытный царедворец, чтобы указать на неразумность приказа и тем более протестовать против высочайшего каприза. Командир экспедиции понимал, что малейшая попытка не выполнить его может стоить ему головы или по меньшей мере карьеры.
Спешно выписываются подорожные. Семён Ваганов направлялся к Синарской крепости; гранильного дела подмастерье Иван Каретников — на Волгу, к Самаре; Филипп Тупылев — на Яик; Иван Патрушев и Дмитрий Шилов — в киргизские степи; Степан Мельников и Лаврентий Морозов — в Уфимский уезд; Яков Яковлев и Наум Хромцов — в верховья Яика; Степан Солонин — на озеро Калкан и другие места, находящиеся друг от друга за сотни и тысячи вёрст.
Каждому члену экспедиции придаются помощники и вооружённые солдаты. Кроме того, они имеют специальные права-полномочия требовать от местного начальства помощи во всём, в том числе «для мер предосторожности» конвой из казаков.
Разослав своих людей только в часть мест, указанных императрицей, Данненберг увидел, что в его команде «не осталось» ни одного человека, кроме двух итальянских мастеров. 13 июля в рапорте Бецкому командир экспедиции жаловался, что за недостатком знающих людей послать по оставшимся «номерам» некого…
С первым же снегом сотни мобилизованных подвод и сотни крестьян, оторванных от своих работ, свозили каменные глыбы в Екатеринбург. Вот цифры отчётной ведомости, стоящие в графе расстояний от каменоломен до Екатеринбурга: 348, 321, 313, 288, 267, 527, 675 и т. д. вёрст. Только к концу 1767 года в Екатеринбург свезли 5898 пудов 30 фунтов разных камней, которые нужно ещё было отправить в столицу.
Чтобы выполнить порученное, каждый отряд экспедиции должен был превратиться в карательную команду, ибо терпение уральских крестьян, измученных совершенно непосильными отработками на горных заводах, иссякло. Их волнения в 60-х годах XVIII века носили «повсеместный характер». Привести в покорность ожесточённых людей не могли ни массовые порки, ни другие наказания: крестьяне продолжали упрямо требовать освобождения от заводских работ. А тут вместо этого их заставляли выполнять новые повинности. И только возможность заработать хоть немного денег вынуждала их соглашаться на требования экспедиции.
Враждебно относились к «камнеискателям» и башкиры, озлобленно встречая требование выйти на работу «для государственной надобности». Один башкирский сотник на подобный приказ ответил, что «они (башкиры. — И. Ш.) такой тягости снести не могут», и высказал опасение, что «как бы таким понуждением не сделалось по-прежнему в них замешательства».
Каприз императрицы был выполнен, но какой ценой! Были потрачены бешеные деньги. Сотни и сотни башкир, казаков и крестьян были оторваны от своих работ и насильно согнаны на каменоломни, мобилизовано огромное количество подвод для перевозки камня.
Результатом всей этой «кампании» была народная ненависть, которая прорвётся позднее в Пугачёвском восстании.

Мраморное дело

Как уже говорилось, экспедиция была предприятием универсальным — она занималась и поисками, и добычей, и обработкой самых разных цветных камней. Значительную долю в уральском камнерезном деле занимали мраморные изделия — их выпускали в большом количестве вплоть до закрытия Горнощитского мраморного завода в 1868 году. Но, пожалуй, именно 60—70-е годы XVIII столетия можно было бы назвать «мраморным периодом», ибо в это время в основном работал Горнощитский мраморный завод. Екатеринбургская гранильная фабрика занималась в эти годы главным образом шлифованием и полированием образцов и снабжением Петергофской фабрики твёрдыми камнями или стояла в бездействии после сильного пожара 1773 года.
Во второй половине XVIII века на Урале разрабатывали десятки месторождений мрамора самых разных цветов и оттенков. Причём мрамора великолепного. Академик Паллас, посетивший летом 1770 года Урал и побывавший на многих каменоломнях, с восхищением писал, что около Гумешевского рудника «просядает… Каменный Пояс, состоящий отчасти… из прекрасного, как снег, весьма приятно полупрозрачного и к полированию способного мрамору», которого ещё нигде «доселе» в России «не отъискано».
Высоко оценил Паллас и горнощитский мрамор, который, по его мнению, «есть лучший из всех досель в Сибири найденный: цветом сер, многочисленными белыми пятнами и прожилками испещрён и принимает на себя самую лучшую политуру…».
Ценность уральского мрамора заключалась ещё и в том, что он, как отмечает тот же Паллас, «находится здесь ужасно великими валунами», так что «из оных можно делать большие цельные столпы и подножия».
При Данненберге мраморное дело на Урале «возглавили» итальянские мастера братья Тортори. По контракту, заключённому с ними, они обязались «выламывать мраморы и каменья в тех местах государства, где оные находятся, и работать по образцам, которые им даны будут…», а также, как гласит третий параграф контракта, «поучить и показать, каким образом полировать и гланец дать мраморам и каменьям…». А дальше следует весьма любопытная приписка: «несмотря на то, что оное дело не принадлежит до их мастерства». Таким образом, итальянские мастера взялись учить тому, чего сами не знали.
Об истинной роли братьев Тортори Б. В. Павловский пишет: «Приглашение братьев Тортори не было удачным: они были скорее мастерами-камнетёсцами, могущими добывать мрамор и выделывать из него различные большие архитектурные детали, но не знающими художественной обработки твёрдых пород, изготовления из них художественных изделий. Они не были художниками камня. Разнообразные изделия из мрамора — от ступеней до больших колонн — неплохо приготовлялись уральскими мастерами, и итальянцы не могли их чему-нибудь существенному научить. Вот почему совершенно неверно утверждение в ряде статей по истории уральского камнерезного искусства, что оно обязано своим развитием итальянским мастерам, что именно от них переняли уральские мастера своё искусство».
Вот почему уже в 1768 году «уральские ученики» жаловались Данненбергу на своих итальянских «учителей» и просились на самостоятельную работу.
Б. В. Павловский совершенно верно отметил, что «фактическим руководителем всего мраморного производства на Урале» был архитектурный помощник Михаил Колмогоров. Ещё его современники заметили, что, где находились два мастера итальянца, те места он (Колмогоров. — И. Ш.) один заступает с примечаемой пользой…».
Крупными мастерами по обработке мрамора были также Никита Яковлев, Михаил Горяинов, Тимофей Зимин. Они превосходно знали камень, получили архитектурное образование, хорошо рисовали, то есть были не ремесленниками, а художниками камня. Под их руководством и была воспитана целая плеяда уральских мастеров по обработке мрамора.
«ХVIII век в России жил под магическими чарами архитектуры. Она определяла стиль эпохи. За нею шли в декоративное искусство и скульптура, и живопись». Камнерезное дело тоже в основном «прикладывалось» к архитектуре. Почти всё, что готовилось из мрамора в Екатеринбурге и на Горнощитском мраморном заводе, делалось по заказам архитекторов. Во второй половине XVIII столетия именно Урал выполнял основные заказы для важнейших строек Петербурга и Москвы.
Очень много архитектурных деталей: колонн, капителей, фриз, архитравов, цоколей, ваз, каминов готовили на Урале «к строению Зимнего дворца», который постоянно расширялся и перестраивался. Б. В. Павловским показано участие уральских мастеров-мраморщиков в создании Палладиевого моста в Царском Селе, Мраморного дворца в Санкт-Петербурге и других крупнейших сооружений того времени.
Мраморные изделия уральской работы высоко оценивались крупнейшими архитекторами России. Недаром когда великий В. И. Баженов (портрет) вынашивал свой грандиозный замысел Большого Кремлёвского дворца, который должен был служить «к чести века» и «к бессмертной памяти будущих времен, к утехе и удовольствию всего народа», — замысел, перед которым должны были померкнуть Версаль и Лувр, то архитектор предусматривал очень широкое применение уральского мрамора. Сотни мраморных колонн, мраморные стены, мраморные барельефы на темы из русской истории — всё это должно было быть настоящим гимном русскому мрамору.
А переписка между Баженовым и уральскими мраморными мастерами, которую впервые обнаружил и использовал в своих работах Б. В. Павловский, говорит о намечавшемся большом творческом содружестве гениального архитектора с уральскими камнерезами.
Однако вместе с загадочным запретом строительства Большого кремлёвского дворца Екатериной II прекратилось и изготовление для него архитектурных деталей на Урале.
Уральские мраморщики работали не только для Петербурга и Москвы. В 1780-х годах, когда капитально ремонтировали главное храмовое здание Сибири — Софийский собор в Тобольске, уральцы изготовили для его новой паперти базаменты, пьедесталы, капители, наличники.
Примерно в это же время строится в Тобольске трёхэтажный дворец генерал-губернатора, в тронном зале которого принимали сановников и иностранных послов с Востока. В убранстве этого дворца были использованы вазы и другие изделия из мрамора уральской работы. Выполнялись крупные заказы и для дома вице-губернатора Алябьева, отца будущего композитора.
Во второй половине XVIII века художественная обработка мрамора на Урале достигла своего совершенства. Поистине поражает творческий поиск уральских мраморщиков, который привёл к высокому качеству обработки и большому разнообразию изделий. Уральские мастера готовили из мрамора не только архитектурные детали, но и декоративные изделия: «антические» вазы, чаши, пирамиды, художественные надгробия, а также массу самых разных мелких изделий. Делались попытки ваяния и круглых скульптур. Так, под руководством Горяинова были изготовлены портреты Бецкого, Екатерины II, Петра I. Эти скульптурные изображения не сохранились, а потому судить о их качестве невозможно.

Становление

Столь блестяще начатая в середине века Иваном Сусоровым обработка твёрдого цветного камня сменилась вскоре упадком и свёртыванием производства.
В 1765 году Данненберг застал в действии из трёх камнерезных фабрик всего одну, да и та оказалась в «некотором неустройстве». Мастеру Ваганову поручено было «неисправности описать» и наметить, «что к какому поправлению требуетца».
В начале ноября 1765 года закончили небольшие ремонтные работы и вновь пустили бахоревские и сусоровские станки, но, вероятно, не все. Работать на фабрике было почти некому: большинство мастеровых, работавших с Сусоровым, передали на горные заводы, а часть переманил заводчик Турчанинов на купленную им Северскую камнерезную фабрику.
Поэтому Данненберг смотрел на Екатеринбургские фабрики довольно пессимистически, сообщая Бецкому в 1765 году, что «ни ныне, ни будущим летом» они ожидаемой от них продукции дать не смогут.
Впрочем, как мы знаем, главной задачей команды Данненберга были разведка и добыча камня. Недаром она стала называться «экспедицией мраморной ломки и прииска цветных камней». Правда, в 1767 году Данненберг через Бецкого обратился к Екатерине II с просьбой отпустить деньги для постройки нового здания фабрики «вместо направленной на первый случай старой мельницы», которая находилась в «крайней ветхости». Но денег на это так и не получил.
В 1766—1767 годах фабрика не давала никакой продукции, кроме пробных штук. В 1767 году было отправлено в Петергоф 229 пудов «разных пород крепких камней». Вся её работа заключалась в том, чтобы разрезать камни на нужные куски, а также шлифовать и полировать образцы.
В 1771 году фабрика отправила петергофским мастерам 1098 пудов яшмы, а в 1773-м — 3979 пудов «разных пород крепких камней», превратясь, таким образом, в довольно мощное снабженческое предприятие.
В конце 1773 года здание фабрики сгорело, и около пяти лет в архивных документах о ней не упоминается… Правда, у работников фабрики было ещё одно занятие — добыча не только крепких, но и самоцветных камней, мода на которые вспыхнула необычайно сильно именно в 70-е годы. Только в 1771 году фабрика послала в столицу 97 пудов «разных пород прозрачных камней, как-то: аметистов, топазов, хрусталей, колчеданов и щёток».
Во время бездействия фабрики её подмастерья и ученики работали на приисках самоцветных камней. Так, всё лето и осень 1777 года «гранильных и шлифовальных дел подмастерье» Андрей Колокольников провёл в знаменитой Мурзинке, где было добыто тогда огромное количество «тумпасов», аметистов и строганцев. Филипп Тупылев в это же время вёл добычу аметистов и строганцев под Камышловской слободой. По приказу командира экспедиции вёл поиски «аметистовых каменьев» и Степан Солонин.
В 1778 году гранильных и шлифовальных дел мастер Семён Ваганов и архитектурный помощник Никита Яковлев с рабочими выполняли варварский приказ Бецкого сбить в пещере около Вознесенского завода «сколько есть наличной окаменелости от каплей». Работая при свечах, они нарубили 21 пуд «пещерного камня», изуродовав тем самым уникальный памятник природы.
За самоцветными и другими камнями работник экспедиции Степан Мельников ездил даже в Иркутскую губернию.
Самоцветные камни не только отсылали в Петербург, но обделывали и в Екатеринбурге. Так, в 1778 году изготовили две «люстры из разных прозрачных камней, оправленных серебром». Но это была уже не фабричная, а ручная гранильно-ювелирная работа. Сама же фабрика продолжала стоять в развалинах.
И только в 1779 году, когда горный начальник пытался использовать место сгоревшей фабрики для нужд Екатеринбургского завода, её наскоро восстановили, пустили разрезные станки и к концу года отправили в Петергоф 33 пуда 23 фунта крепких камней.
И опять пошли «плиты шлифованные и нешлифованные из разных агатов и яшм», «каменные брусья, подготовленные обсечкой», и «разные неотработанные штуки для Петергофской фабрики».
В 1780 году в штате Екатеринбургской шлифовальной мельницы, как она тогда называлась, находилось всего 14 человек: пять подмастерьев, семь учеников, плотник и сторож.
Однако в 1780-е годы фабрика медленно, но уверенно набирает силы. Теперь у неё, как и у всей экспедиции, появился новый хозяин.
Ещё в 1774 году после смерти Данненберга его заменил «главной золотых производств командир надворный советник Яков Рооде», находившийся до этого в ведомстве Канцелярии Главного заводов правления. В марте 1779 года Рооде назначили командиром Петергофской шлифовальной фабрики, оставив, однако, за ним его прежние полномочия, «касающиеся до Екатеринбургской экспедиции о изыскании каменьев». Непосредственным же руководителем экспедиции в Екатеринбурге остался комиссар Сергей Назаров. А Указом от 4 января 1782 года экспедиция переходит в ведение генерал-губернатора Тобольского и Пермского наместничества Кашкина и Пермской казённой палаты. При Кашкине Екатеринбургская фабрика становится наконец предприятием по художественной обработке камня. Правда, дело было вовсе не в «мудром руководстве» генерал-губернатора, а в том, что фабрика получила заказы на художественные изделия. Екатеринбургским камнерезам это было по силам.
Мастерство их проявлялось не только в отличной шлифовке и полировке заготовок для Петергофа, но и, так сказать, в неофициальных изделиях. Не будучи полностью загружены на фабрике, екатеринбургские камнерезы и гранильщики выполняли частные заказы, а также вывозили свои изделия на Ирбитскую и Макарьевскую ярмарки, в Петербург, Москву, Пермь. И в самом Екатеринбурге после «земледельческих произведений и разной рыбы» «главнейшую торговлю» составляли «ископаемого царства произведения, превращённые через искусство здешних гранильщиков в многоразличные виды». Причём продавались изделия не только из уральских самоцветов, но и из цветных камней: «нерченских голубых халцедонов или здешней переливти, агатов, яшм, кремней и кварца, особливо розового».
Изделия из камня продавали не только кустари, но, как указывает современник, мастеровые гранильной фабрики, которые «имеют главнейшее участие в сей торговле, как в деле собственно их занимающем». Так что, несмотря на отсутствие официальных заказов, екатеринбургские камнерезы совершенствовали своё мастерство и были готовы к одной из самых сложных работ из твёрдого камня — к «деланию» яшмовых ваз. И вот «открываются первые страницы такой блистательной затем истории уральского камнерезного искусства».
Ваза как архитектурная деталь употреблялась русскими зодчими на карнизах, парапетах, фронтонах зданий с самого начала XVIII века. Это были обычно или деревянные точёные вазы, венчающие, например, богатый карниз иконостаса Петропавловского собора, или вазы, изготовленные из извести и толчёного кирпича, на парапетах Мраморного дворца Ринальди.
Но только великолепный поделочный камень, превративший вазу в олицетворение природного богатства страны, помог ей оторваться от крыш и стен и занять достойное место в парадном интерьере. И поскольку это произошло в эпоху блестящего расцвета русского классицизма, вазы приобрели соответствующие этому стилю формы и стали пластическим образом, исполненным величественного пафоса, созвучного и героическому духу эпохи, и патриотическим порывам лучших её представителей.
Именно уральский твёрдый камень помог сделать блестящую «карьеру» классическим вазам, которые обрели содержание архитектурных памятников и стали неизбежной принадлежностью дворцового убранства.
Классические вазы стали как бы высшим «жанром» камнерезного искусства в последней четверти XVIII и первой половине XIX века для всех трёх российских и мировых центров художественной обработки камня — Петергофа, Екатеринбурга, Колывани.
Получив в сентябре 1782 года заказ на «делание» первых ваз, 17 екатеринбургских камнерезов под руководством Ивана Патрушева приступили к этой сложной работе.
В 1784 году была готова первая ваза «из тёмного томпаса». В следующем — три вазы из светло-зелёной яшмы, ваза из кофейной яшмы, ваза из агата, ваза из «союзного кремния».
«Ведомость каменным вещам», изготовленным на Екатеринбургской фабрике в два последних десятилетия XVIII века, наглядно показывает, как нарастает «удельный вес» ваз, как они занимают своё, особое место среди традиционных яшмовых табакерок, солонок, черенков.
«Формы первых ваз, главным образом яшмовых, очень просты и лаконичны, — пишет Б. В. Павловский. — Яшмовые вазы привлекают взоры красотой камня, которому искусные руки мастера лишь придали художественную форму. Эта красота естественна и правдива, как красота природы, земли, породившей этот чудесный камень. Ни резной орнамент, ни узорчатые украшения из бронзы не перебивают и не скрывают то плавного, то бурного течения красок камня, своей игрой захватывающих воображение человека».
В это время был молод общий стиль русского искусства — классицизм, который ещё видел свой идеал, по выражению Винкельмана, в «благородной простоте и спокойном величии».
И для уральских камнерезов это была утренняя пора постижения крупных форм, счастливое время поисков и становления. Поэтому-то в первых яшмовых вазах мы и чувствуем наивное преклонение их творцов перед природной красотой камня, часто ещё инстинктивное понимание его внутренних художественных возможностей. Отсюда и то бережное отношение к природе камня, когда мастера не стремятся показать свою власть над ним, что позднее привело к насилованию и искажению того прекрасного, что заложено в самом камне.

Количество просмотров (11)